Мария Ермолова. Светлая душа человеческая... - 16 Марта 2013 - Блог

Мария Николаевна Ермолова (3 (15) июля 1853, Москва — 12 марта 1928, Москва) — одна из талантливейших актрис в истории Малого театра, по словам Станиславского — величайшая из виденных им актёров. Прославилась ролями свободолюбивых личностей, преданных своим идеалам и противостоящих окружающей пошлости. Заслуженная артистка Императорских театров (1902). Первая Народная артистка Республики (1920). Герой Труда (1924). С 1935 года её имя носит Московский драматический театр имени М. Н. Ермоловой.

Дед Марии Ермоловой, крепостной музыкант, играл на скрипке в помещичьем оркестре. Всех своих детей – четырех сыновей и двух дочерей – он отдал сцене. Эта актерская семья ютилась в тесном подвале на окраине Москвы. Отец Машеньки, Николай Алексеевич Ермолов, после окончания театрального училища почему-то был определен в суфлёры. В этой должности он и прослужил всю жизнь, частенько заменяя заболевшего или запившего актера, – благо, что знал наизусть любые роли. Иногда замечали, что суфлер Ермолов вовсе и не смотрит в тетрадку с репликами, да и лежит она вверх ногами... Он, кстати, являлся автором нескольких водевилей, шедших в Малом театре. Скончался Николай Алексеевич в 1886 году от чахотки. У его дочери Маши никогда не было букваря: она научилась читать по... театральной пьесе.

Судя по тем немногочисленным записям, которые Мария Николаевна оставила о своем детстве, она не помнила себя вне театра: «…когда мне было еще три года от роду, я сидела в суфлерской будке на коленях своего отца и с жадностью смотрела, что делается на сцене… Те впечатления, которые я выносила после каждого виденного мною спектакля, заполняли все мои мысли и желания… Даже детские игры — и те были наполнены театральным содержанием. Помню, как с помощью моего брата я одевалась в длинную юбку своей матери или в бабушкину кофту, как стулья ставились у нас вверх ногами, чтобы создать впечатление сцены, и как я бросалась на колени, кого-то о чем-то умоляя и прося.»

Со временем Ермолова поступила в казенное заведение, именуемое Московским Императорским Театральным училищем. Девушку за внешность, за прекрасную фигуру прочили в балет и при выступлениях постоянно назначали в первую пару кордебалета. Не желая быть балериной, с детства стремясь в драматический театр, она прибегала к маленьким хитростям: надевала помятые, несвежие костюмы, грязные туфли и становилась в задние ряды.

В 1866 г. отец Ермоловой получил повышение по службе — звание старшего суфлера и право на бенефис. Николай Алексеевич выбрал водевиль «Жених нарасхват», а роль легкомысленной Фаншетты дал дочери. Дебют Марии в амплуа инженю-кокет был крайне неудачен. Она чувствовала себя на сцене неловко, а ее глубокий низкий голос и вдумчивые глаза абсолютно не вписывались в канву пьесы.

В 1870 г. она окончила балетную школу. Марию ожидала работа в Большом театре в качестве рядовой танцовщицы кордебалета. Но судьба распорядилась иначе. В бенефис талантливой актрисы Надежды Медведевой была намечена трагедия Лессинга «Эмилия Галотти». Заглавную роль отдали известной Гликерии Федотовой, которая внезапно заболела. Тогда Медведева, несмотря на протесты руководителей театра, предложила эту роль Марии Николаевне. Тонкое чутье не подвело актрису — Ермолову ожидал триумф. Занавес поднимался 28 раз!

В 1871 году Ермолова закончила театральное училище и была принята в труппу Малого театра. В первые годы Ермоловой не поручали серьёзных ролей, ей приходилось играть роли легкомысленных барышень в комедиях и водевилях. Дарование Ермоловой, главным образом трагическое и героическое, не получало своего раскрытия. Заветный занавес Малого театра поднялся, но не для того, чтобы показать чудо театрального действия, а для того, чтобы это чудо она, дебютантка Ермолова, творила сама. В спектакле 1873 года Ермолова сыграла Катерину в «Грозе», и сыграла так, как никто до нее — ни Л. Н. Никулина-Косицкая, ни П. А. Стрепетова, ни Г. Н. Федотова.

Увидев ее на сцене, режиссер новой волны К. Станиславский с восхищением заметил, что искусство Ермоловой заключается в «совершенной простоте». Он считал Марию Николаевну идеалом театральной актрисы. С первых же дней в театре, как это и бывает обычно с удачливыми дебютантами, молодую Ермолову окружили сплетни и зависть. Она же с трудом находила в себе силы сопротивляться интригам и очень переживала из-за того, что ей приходилось играть второстепенные роли, подыгрывая ненавидевшей ее Федотовой. Своими учителями назовет она впоследствии троих — С. А. Юрьева, Н. И. Стороженко и М. П. Щепкина.

В одной из околотеатральных компаний, что собирались у Щепкина, Мария Николаевна повстречала человека, с которым связала свою дальнейшую жизнь. Когда-то, в шестнадцать лет, она обронила в дневнике фразу: «Хотя бы влюбиться». Чуть позже у нее была и юношеская влюбленность в актера Вильде, и романтическая увлеченность и быстрое разочарование каким-то Кашиным, и серьезная привязанность, доверительность, как ни с кем до того, в отношениях с неким Гирчичем. Но всякий раз она стыдливо избегала даже намека на любое сердечное побуждение, а уж если это замечали другие — обрывала не раздумывая.

Однако наконец сильное чувство захлестнуло Ермолову с головой. Этот человек — Николай Петрович Шубинский — был ее ровесником. Несмотря на молодость, он имел высокое положение в адвокатской элите. Произносил горячие, зажигательные речи. Его яркий темперамент и ум сквозили буквально в каждом слове. Держался независимо, однако без высокомерия, манерами обладал обходительными, без оскорбительного волокитства. Ермолова и Шубинский… Студент Московского университета и известная актриса. Впрочем, в их окружении брак между кандидатом прав, представителем дворянской династии, в которой русская кровь была смешана с итальянской, и актрисой, суфлерской дочкой, не считался мезальянсом. Когда-то Ермолова мечтала сама написать роман, теперь роман за нее писала жизнь…

Первое лето они снимали дачу под Москвой, в местечке Владыкино, неподалеку от Петровско-Разумовской земледельческой академии. В то счастливое для двадцатитрехлетней Ермоловой лето 1876 года Владыкино стало землей обетованной, где все было исполнено особого смысла. Затем последовало рождение дочери, началась совершенно другая, семейная жизнь. Конечно, все это было тоже важно для Ермоловой. И все-таки не это определяло ее судьбу, а театр. Он поглотил ее целиком. Она много играла, каждый сезон добавлял к ее прежнему репертуару около десяти-двенадцати новых ролей. Публика принимала Ермолову на ура. Часто после спектакля ликующая толпа поклонников под крики «Браво!» чуть ли не на руках доставляла экипаж артистки до квартиры. Однажды такое нарушение правопорядка даже было отмечено в московском Департаменте полиции.

В 1889 г. Шубинские переехали с Сивцева Вражка в старинный особняк на Тверском бульваре. В доме Ермоловой все время бывали люди. И именно их постоянное присутствие облегчало и разряжало напряженную и не слишком счастливую атмосферу. Да, хотя Шубинский и Ермолова были в расцвете сил, обоим по 36 лет, хотя они достигли многого: известности, положения в обществе, достатка, но что-то все же исчезло навсегда. Теперь у каждого из них была своя, отдельная жизнь, и все яснее становилось, что возврата былых чувств уже не будет. Их дочь — М. Н. Зеленина писала: «В доме постоянно была атмосфера тоски, надрыва и обреченности, всех тяготила собственная жизнь и сочетание с окружающими. Между отцом и матерью была сложность их брака, сделавшегося фиктивным, с тех пор, как мать полюбила П., а отец имел направо и налево любовные связи, более или менее продолжительные и серьезные.»

После каждого напряженного театрального сезона Ермолова ездила отдыхать в Крым. В середине 1890-х годов в Олеизе — предместье Ялты — на даче врача А. Н. Алексина Ермолова познакомилась с доктором Л. В. Срединым и его семьей. Началась новая глава в ее жизни. В то время Ялта являла собой своеобразный культурный центр. Здесь любили бывать Чехов, Горький, Нестеров, Рахманинов, В. Васненцов, Мамин-Сибиряк, Левитан, Станиславский и мхатовцы. И никто не мог миновать дом Срединых. Особо притягателен был сам хозяин, Леонид Валентинович. Во всем облике его чувствовалась врожденная интеллигентность. О своей болезни — туберкулезе — он никогда не говорил и старался ее скрывать. Всего два-три коротких лета провели рядом Ермолова и Средин. А потом — годы переписки. Не будь этих писем, мы никогда бы не узнали о той, другой Ермоловой, которая была сокрыта ото всех.

Но эта душевная драма навсегда лишила ее внутреннего равновесия. Все чаще она стала испытывать депрессию и усталость. Этому способствовали и сложности с амплуа, возникшие после пятидесятилетия актрисы. Ведь ее героинями, как правило, были женщины молодые, возвышенные и романтичные. Переходить от них к новому репертуару было чрезвычайно трудно. Мария Николаевна признавалась: «...Я чувствую, что уже не в состоянии играть ни Медею, ни Клеопатру, силы мне изменяют. Да и понятно. 37 лет я отдала сцене — и утомилась. Теперь мне нужен год отдыха, чтобы отойти от театра, успокоиться и примириться с мыслью, что я уже более не «героиня». Сразу, на глазах у публики, мне тяжел этот переход: нельзя сегодня быть царицей, а завтра какой-нибудь почтенной старушкой...»

И именно в это время В. А. Серов получил заказ от литературно-художественного кружка написать ее портрет. По деталям интерьера узнается парадный Белый зал в доме на Тверском. На фоне зеркала в золоченой раме и аркады с портретами Мольера и Шекспира — величественная женщина в черном платье с гордо поднятой головой… В конце 1908 года Мария Николаевна написала Средину последнее письмо. Погасла и эта лампада в ее жизни. Пожалуй, теперь от безысходного одиночества знаменитую актрису спасал лишь маленький жизнерадостный человечек — внук Коля ( в дальнейшем- психиатр, ученик В. П. Бехтерева. Умер от голода в блокадном Ленинграде). Для Коленьки Ермолова сочиняла сказки, романтические рассказы, стихи…

Затем пришел 1917-й год. В те октябрьские дни Тверской бульвар был одним из боевых мест. Но актриса никуда не уезжала. Сохранилась справка: 64-летнюю актрису освободили от трудовой повинности по уборке снега. Однако ее артистическая уборная в Малом театре после пребывания там солдат Красной армии была разгромлена и разграблена… И все же, независимо от смены властей и режимов, Ермолову продолжали помнить и любить. Из воспоминаний очевидцев: «…в театре праздник начался в четыре часа дня и кончился в три часа утра. От артистического входа Малого театра по Театральной площади были расстелены ковры. Из-за угла Большой Дмитровки показался дряхлый извозчик, всегда возивший Ермолову в театр, — и в пролетке знакомая фигура Марии Николаевны. Южин взял лошадь под уздцы, Марию Николаевну посадили в кресло и внесли в здание театра…» Так 2 мая 1920 года состоялось чествование великой русской актрисы- 50-летие сценической деятельности. На юбилейном спектакле присутствовал В. И. Ленин. Она первая в стране получила звание народной артистки Республики.

О ее художественном вкусе можно написать отдельную книгу. Она всегда умела выбрать себе костюм, искусно подобрать его цветовую гамму. Появляясь в театре за два часа до спектакля, неторопливо гримировалась и долго настраивалась на «нужную тональность». Про великую актрису до сих пор ходит немало театральных анекдотов, в основе которых — ее поразительная способность не теряться в любых обстоятельствах. Так, однажды во время спектакля за кулисами послышался выстрел — это застрелился муж героини. На сцену вбежал актер. Ермолова в страшном волнении: «Кто стрелял?» Актер не переводя дыхания вместо «Ваш муж!» выпалил: «Вах мух!» Ермолова повторила в ужасе: «Мох мух?» — и упала без чувств.

А время между тем брало свое. И вот уже вскоре самыми частыми посетителями в доме Ермоловой становятся врачи. Один из них — Константин Иванович Павлинов — хорошо знаком актрисе уже давно. И не только как доктор медицины, профессор, замечательный специалист. Этого человека она когда-то любила… Судьба Шубинского сложилась иначе — его имения были национализированы, имущество изъято. И в 1918 году, Н. П. Шубинский, вынужден был эмигрировать. Он, как и многие аристократы, бежал за границу. Поселился он в Константинополе. Так, свои последние несколько лет, он и прожил в эмиграции. Легенда отечественной юстиции, бывший владелец имений, скончался в больнице, в Болгарии, в 1921 году, всеми забытый.

В 1923 актриса уходит со сцены. Умерла Мария Николаевна Ермолова 12 марта 1928 года в 7 часов утра 14 минут от той же болезни, что и ее отец: обнаружился процесс в легком. Близкие констатировали: «...никто из нас не мог двинуться, сказать слово, не смел зарыдать.» Похоронена, согласно завещанию, во Владыкино. Светлой душой человеческой назовет Ермолову в своей надгробной речи В. И. Качалов. Впоследствии перезахоронена на Новодевичьем кладбище рядом с Чеховым, Станиславским и актёрами МХТ.